Странно… но я не чувствую голода. Это приятно и непонятно одновременно.
Обычно аппетит у меня совершенно зверский. Не удивительно, наверное, особенно если учесть тот скромный факт, что я несколько… оборотень.
За всю свою сознательную жизнь я привык к трем вещам: постоянной способности Сириуса вляпываться, своей нечеловеческой силе, и своему невероятному, также нечеловеческому, аппетиту. И если первую вещь я находил довольно забавной, то две вторые стали для меня вечной проблемой. Постоянный контроль за своей силой я, в принципе, еще мог осуществлять. Со скрипом, но все же. Но справляться с постоянным голодом оказалось непосильной задачей. По жизни.
Дома я жил впроголодь. И не потому что меня не кормили, отнюдь. Мне были готовы отдать последний кусок. Но я не чувствовал себя вправе принимать эту жертву. И «отрывался» я только во время полнолуний, когда меня выпускали в лес, побегать на воле. Возвращался я всегда сытый, иногда даже после обратного превращения притаскивая домой зайца-другого. А что? Все в семью, как говорится. Родители посмеивались над этим. И после каждого полнолуния семья наслаждалась большим обедом на троих.
В моем оборотничестве выходила польза.
Когда я оказался в Хогвартсе, проблема пищи отпала сама собой. В моем распоряжении всегда был огромный стол с едой, где есть можно было вдоволь. Друзья посмеивались надо мной и моим аппетитом, но принимали как должное. Мальчик из бедной семьи, наедается впрок, он же худющий – и правильно, что ест, надо поправляться. Хотя, вру, последнего Сириус и Джеймс не думали. Просто не могли бы. Сами были – кожа да кости, и ничуть не переживали.
Худое тело оборотня же не так-то просто изменить. И при всем желании, я не мог бы набрать веса.
А сейчас… старость берет свое. Само собой начало образовываться брюшко, навевающее грустные мысли о представительном виде и официальных костюмах. Джеймс не дожил до этого времени… но не будем о грустном. Скажем о веселом.
Я никак не мог себе представить толстенького дедушку Мягколапа. Блэк не укладывался в этот домашний образ точно так же, как волк не укладывался в представления о милой домашней зверушке. Или Дамблдор – в образ старого пьянчужки. Ну, молодец, всех приплел, серая шкура… старость берет свое. С брюшком пришла и болтливость.
Когда я впервые увидел Сириуса с нашей последней встречи в Министерстве, где он ухитрился влететь в очередную задницу (да причем с такого размаху он вписался в эту вонючку, что, надо думать, долго потом петлял), с окончания войны прошло полгода. Он привел в порядок свой дом, куда притащил почти сопротивляющегося Гарри, отрастил пузо и выглядел весьма довольным жизнью. И одновременно совершенно нелепым.
И мне пришла в голову мысль… а что же, я смотрюсь так же глупо со своим животиком как у беременной волчицы? Ворочая эту мысль в голове и так и этак, я почувствовал, что очень голоден. В пятый раз за день. И решил перекусить и заодно обдумать эту проблему.
Самым простым решением мне показались физические упражнения. Но после недели бесплодных попыток преодолеть сопротивлявшийся всем ревматизмом организм, я бросил эту мысль.
А потом все закрутилось совершенно непонятным колесом, Сириус женился, Гарри женился, Рон и Гермиона… черт подери, у всех была весна. Волк во мне взбунтовался против моего здравого смысла, и в первое же полнолуние удрал в лес.
Это была сумасшедшая ночь. Волчица, с которой я сошелся, была красива, как может быть красив тонкий, только народившийся полумесяц. Несмотря на свою молодость, рогатый месяц имеет за плечами недюжинный опыт тысяч циклов… и она, обладая красотой, была опытна и умна.
Мы встречались так часто, как только могли. Она видела меня и в человеческом обличье, и продолжала любить даже двуногого, в которого превратился ее чудесный седой волчара с шрамом на левом плече.
Совместные прогулки по лесу сделали со мной нечто… невозможное. Я привязался к ней, как ни к кому до этого. А через две недели я понял, что еще чуть-чуть – и стану отцом целого выводка волчат.
Вот после этого у меня и пропал аппетит.